Tuesday 6 August 2013

Я живу в ожидании любви


Психолог София Михайловна Мирман знает цену наработанному чуду. Когда бесплодная доселе женщина рожает здорового ребенка. Когда в человеке, пребывавшем в глубокой депрессии, пробуждается вкус к жизни. Но стоит заговорить с ней о ее успехах, она переводит разговор на необычайный талант, которым обладал ее брат-близнец. Имя психотерапевта Александра Фалькенштейна в свое время гремело в Риге, и не только в профессиональной среде. Перед уходом из жизни он сказал Софии: "Я все завещаю тебе". "Все" означало не что иное, как "дело". И она, до этого дважды отходившая от медицины, вернулась к ней, на сей раз - окончательно.
Звезда его имени
- Когда в Ригу приехал Кашпировский, я решила побывать на его представлении, но больше десяти минут не выдержала, ушла. Однако успела услышать, как он сказал ау­дитории: "Вашему городу крупно повезло, потому что здесь жил и ра­ботал знаменитый доктор Алек­сандр Михайлович Фалькенштейн. Я не знал его лично, но знаком с его работой - она безупречна". Брат был, к счастью, жив и здоров, и наш двоюродный брат, находившийся в этот момент в зале, передал на сце­ну свою визитку с той же фамилией и припиской: "Александр Михайло­вич живет и работает в Риге". Все два дня, которые Кашпировский на­ходился здесь, он добивался встре­чи с братом. Хотел вместе с ним со­здать психотерапевтическое обще­ство с поддержкой на высоком уровне. Но Саша сказал: "Нет, я не встречусь с ним. Он черный".
О гениальности брата до сих пор ходят легенды: он действитель­но творил чудеса. Он - первый пси­хотерапевт в стране, кто начал ле­чить гипнозом, до него гипноз де­монстрировался в Советском Союзе только в цирке. Он брался за изле­чение самых несчастных, самых по­терянных людей, даже наркоманов. Был блестящим диагностом. Опера­бельную язву мгновенно "удалял" шоковым гипнозом. Людям с так на­зываемой вторичной потерей зре­ния возвращал его. Еще в конце 60-х годов он создал в Риге "Школу доброго слова", которая существо­вала два с лишним десятка лет и собирала огромные залы. За абоне­ментом на его выступления люди ночами стояли в очередях - помню, стоимость билета была 30 копеек. Его обвиняли в том, что он пропо­ведует веру в Бога - заседали ко­миссии на правительственном уровне. Но он никогда никого не боялся, и с ним никто ничего не мог сделать.
Его бывшие коллеги и пациенты разлетелись по всему свету. Я была потрясена, когда в Америке мне преподнесли зарегистрированную в созвездии Геркулеса звезду имени Александра Фалькенштейна. В Мемориале Израиля пять деревьев по­сажено в память о нем. Грустно, что на его собственной родине, в Лат­вии, где он по праву считался родоначальником психотерапии, его имя постарались потихоньку за­быть. И если кто-то говорит о нем постоянно, то это - я.
Он ушел из жизни в 91-м году, в 55 лет. Нет, не в результате тяжелой болезни - у него было огромное ра­зочарование в жизни. И может быть, разочарование - не то слово. Врач набирает негатив. А ведь он букваль­но проникал в больного, проходил с ним весь путь, болел его болью, его глаза выражали страдание. Уже в тридцать лет он стал абсолютно се­дым. Но личность такого высокого полета плохо переносит заземленность, склочные житейские неуря­дицы. И приходит момент, когда все сводится в одну точку. Наступает кризис. За месяц до ухода он сказал мне: "Я умираю. И все завещаю тебе". Завещать он мог мне только свое де­ло, своих пациентов. Но я не хотела верить, что все так серьезно. Я собиралась уезжать из Латвии вместе с семьей своей младшей дочери. Ма­мы нашей - а мы ее очень любили - уже не было с нами. Его семья... о ней я говорить не хочу. И я недооце­нила всю степень одиночества, которую он ощутил.
Дом, открытый небу

Почти полвека лет мы с братом-близнецом прожили в одной квар­тире, в той, где я живу сейчас. И в каждый из периодов, было ли то на­ше детство, или юность, или взрослая жизнь, ее пространство было заполнено людьми. Я уже не говорю о многочисленных друзьях, но у нас вечно ночевали и случайные знако­мые. Саша мог привести какого-то человека с вокзала: вот, приехал, а ночевать негде. Дальние родствен­ники жили, пока не получали квар­тиру. Пришла однажды после вой­ны женщина, знакомая маминой юности, остановилась в дверях, в руках узелок, в нем паспорт, шка­тулка и серебряная ложечка - все, что осталось от блестящей жизни, от учебы в пастеровском институте в Лейпциге, от надежд и утрат. Мама просто сказала: "вот ваша комната", и Анна Александровна Липшиц, для нас, детей - тетя Нюта, прожила с нами двадцать пять лет как член се­мьи и умерла на моих руках.
Если в какие-то периоды остава­лись только "свои", не могу сказать, что было легко. Попробуйте спо­койно прожить в квартире, где обитают двенадцать человек, в том чис­ле дети. Где мама - адвокат, брат -психотерапевт, мой муж - психи­атр, каждый - незаурядная лич­ность, известные в Риге люди. Где движение - как по Бривибас, а звон­ки - как в Смольном. И где в четыре часа утра мог позвонить пациент и сказать: "Передайте, пожалуйста, Александру Михайловичу, что вот до сих пор я не спал, а теперь вот сплю, и передайте ему большое спасибо". И после этого не спал весь дом.
В среде, в которой все время об­суждались и решались человечес­кие проблемы, я не могла не стать психологом. Хотя по первому обра­зованию у меня другая профессия. После школы я получила в Латвий­ском университете диплом химика-биолога и работала в объединении "Латбытхим". Не меньше, чем про­фессиональными задачами, я зани­малась там психологическими про­блемами сотрудников. Это было оценено так, что через несколько лет мне дали рекомендацию от про­изводства и даже оплатили учебу на психологическом факультете, и я вернулась туда уже специалистом-психологом. Так что я не могу ска­зать, что пришла к мысли стать пси­хологом в какой-то определенный момент. Я жила этим с детства, и для меня участие к людям и решение чужих проблем было продолжени­ем образа жизни нашего дома, в первую очередь нашей мамы.
Что волновало маму в тот горе­стный для нас день, когда она почувствовала свой конец? Ей было во­семьдесят лет, и уже полтора года, как она формально оставила адвока­туру. Но за 15 минут до смерти мама заставила меня срочно найти теле­фон женщины, о которой я ничего не знала, даже имени. Мама пережи­вала, что не успеет дать необходи­мый совет: та оставалась с годова­лым ребенком на руках, муж от нее ушел, и были какие-то сложности. Мне удалось созвониться с ней, ма­ма подробно проконсультировала ее. И сердце у нее остановилось не раньше, чем она положила трубку.
Наверное, первый из рубцов на ее сердце появился в тот день, когда нас, троих ее детей, поставили вместе с мамой к стенке. Рас­стреливать. Тогда, в первые дни войны, мы уходили из Риги на восток, нам с Сашей еще и четырех не бы­ло, старшему брату Жене - десять. Мама не кинулась убийцам в ноги - знала, что этим только позабавит их. Она окаменела, глядя им в глаза. И случи­лось чудо - один ска­зал другому: что ты привязался к детям, плюнь на них. И они опустили автоматы.
Второй рубец - когда мы вскоре, отступая, попали в "Витебский ко­тел" и пропал Саша. Я помню ту жут­кую ночь, и взрывы, и рев моторов, и ржание коней, и крики, и стоны раненых. Где найдешь его в невообразимом скопище людей, в неразбе­рихе и панике? Мы с Женей притих­ли, мама безнадежно вглядывалась вгрохочущую тьму и мелькающие те­ни. И вдруг какой-то военный кри­чит: "Кто потерял мальчика?!" - и высоко поднимает его на руках. И это было второе чудо. Кто, кроме Бога, мог его сотворить?
Третий рубец: в эвакуации, в киргизском Джелалабаде, умер наш папа, красавец "Мишка-ари­стократ", вместе с ко­торым мама изучала юриспруденцию в Гре­нобле и которого бе­зумно любила. За одну ночь она поседела, и у нее пропал голос. И она, преподававшая то­гда в школе химию и биологию (это была ее первая профессия), а также французский, английский, немецкий, проводила уроки ше­потом.
Мама часто говорила нам, сво­им близнецам, которые вечно пари­ли в облаках: "Вас под стеклянный колпак надо бы поместить". Но ведь она сама научила нас смотреть не на землю, а в небо, когда мы шли за ней в непонятную даль по окружен­ным войной страшным дорогам, и она отвлекала нас сказками днем -про облака, ночью - про звезды.
С облака на землю

Мама не зря говорила про стек­лянный колпак. Из столкновений с жизнью в ее грубо-материалистиче­ском понимании я много раз выхо­дила хоть и не побежденной, но и далеко не победителем, и долго за­лизывала раны. Я люблю жизнь и считаю, что она удивительна. Одна­ко чтобы в этом утвердиться, мне пришлось пройти очень трудный путь. Выстраданный.
Я четырежды выходила замуж, но ни один брак не оказался удачным. Я всегда говорю: у меня было четыре брака и один муж. Тот единственный, третий по счету, с которым я была по-настоящему счастлива. И невозможно несчастлива. Потому что нас разлучила его бабушка-полька.
С первым мужем мы не сумели создать настоящую семью. Хотя бы­ла у нас общая радость - родился сын. Работал муж не в Риге, домой приезжал на выходные, но и в эти редкие вечера покидал меня ради преферанса или партии в шахматы с друзьями. Мне компании мужа бы­ли скучны, а без него грустно. Я ста­ла ходить с подружкой в клуб на танцы. Чтобы не огорчать маму, мы с ним вечером выходили вместе и договаривались, в котором часу должны встретиться, чтобы вместе войти в дом.
Любовь? Но я поняла, что не люблю его, еще до свадьбы. Я, долж­но быть, сильно поразила маму, ког­да через две недели после знакомст­ва с ним пришла к ней со словами: "Мама, это - судьба", а ровно через месяц объявила: "Мама, я его не люб­лю". Она спросила: "Зачем же ты за­муж выходишь?". Я сказала: "Мне не­удобно, ведь люди уже приглашены".
Свадьба шла полтора месяца! В доме не закрывались двери. Из од­ной комнаты в другую были протя­нуты два длиннющих стола, народу - море, лишь лица сменялись. Но вот что интересно: я не могла пом­нить, кто какое место занимал за столом, а то, где сидели мамины коллеги Инна Исаевна и Яков Нау­мович, запомнила навсегда.
Пройдет сорок три года, вырас­тут и разлетятся по свету мои дети, я буду опустошена всеми своими браками и трагедиями и возвышена новыми знаниями и Учителями, и, умирая, Инна Исаевна завещает сво­его мужа - мне. Я нравилась ему еще девочкой... И он проживет у ме­ня свои последние пять лет, одарив самым трепетным чувством, на ка­кое только способен человек. И по­стель, на которой будет он спать, по удивительному совпадению окажет­ся на том самом месте, где он сидел на моей первой свадьбе. Круг замк­нулся - я это нередко наблюдаю.
Мой первый брак не мог не кон­читься разводом. Муж был не из особо нежных, а я очень нуждалась в любви. Как и он, наверное, в жене, не требующей от него высоких по­рывов. Мы приехали с ним к тете в Москву, ее двенадцатилетняя дочка смотрела на моего мужа такими глазами, что я полушутя сказала ему: "Если мы разведемся, ты женишься на этой девочке - она тебя любит". Так и случилось впоследствии.
Со вторым мужем я официально была в браке год и три месяца, жила с ним месяца четыре, а преследовал он меня девятнадцать лет! Это более чем странная история с дикой рев­ностью, "кынжалом", который в меня то и дело летел - он был наполови­ну аджарец, наполовину уральский казак Но самое жуткое - с черной магией, которой владела его мать.
Военный  юрист,  красавец, он увидел меня на танцах и начал уха­живать за мной. Я познакомила его с мужем - никогда ничего не делала втайне. Однажды я сказала: "Пере­стань ходить за мной, я замужем, у меня ребенок". Он помолчал и отве­тил: "Хорошо. Сейчас я уезжаю к ма­тери, а когда приеду, обещай мне встретиться со мной один раз, всего один". Ничего не подозревая, я по­обещала. И навсегда запомнила тот час, когда мы снова встретились. Ед­ва я его увидела, в меня как будто кто-то выстрелил. Четкое ощуще­ние, что прямо в сердце и пуля там застряла. С того дня началось нава­ждение. Я должна была непременно его видеть. Я не могла понять, что меня влечет к нему, потому что зна­ла: любви к нему нет. Моя мама, что­бы избавиться от этого человека, договорилась с командованием о переводе его из Риги в другой го­род. А ему сказала: учтите, если бы не моя сумасшедшая дочь, вы были бы сейчас на Дальнем Востоке.
Его перевели в Калининград, а со мной стало твориться неладное. Две недели я жила спокойно, но приходил день и час, я, всегда дисциплинированная, могла вдруг уйти во время перерыва с производства, сесть в самолет и прилететь в Кали­нинград. Я не знала, где он там об­ретался, но каким-то чутьем нахо­дила, смотрела на него, не понимая, зачем он мне нужен, и возвраща­лась в Ригу. Опять две недели передышки, и все начинается снова: са­молет - блуждаю по городу - нахожу у какой-то пивной бочки - смо­трю, не понимаю, что здесь делаю -две недели покоя. Классический пример приворота.
Это было мучительно. Я получи­ла от первого мужа развод и уехала в Калининград "насовсем". С трудом выдержала четыре месяца и верну­лась в Ригу. Но из череды трагедий не вырвалась: с дочкой, родившейся от него, мы не вылезали из больниц. Она появилась на свет восьмимеся­чной, четыре клинические смерти, шестнадцать переливаний крови и плазмы. Поистине чудовищный путь испытаний. По себе знаю, что к поиску высших истин чаще всего приходят не от хорошей жизни.
Трагедий нет, есть уроки

Похоже, что меня оберегали от "хорошей жизни", чтоб я не закос­нела в блаженстве. Мое третье заму­жество - всего шесть счастливых лет. У нас родилась дочь. Росла здо­ровой. Я снова воспарила в небеса. Но судьба встала между мной и мо­им любимым в лице его польской бабушки. Та, пытаясь и так и эдак вмешаться в нашу жизнь, в конце концов потребовала, чтобы я при­няла католичество. Я сказала: "Ба­бушка, я приму католичество, но ос­танусь еврейкой". В какую ярость она пришла!
И вот мы едем вместе с ней в Варшаву и останавливаемся в Виль­нюсе. Она говорит, что хочет помо­литься в соборе святой Анны. Мы ждем ее у входа. Но какой торжест­вующий взгляд она бросила на ме­ня, когда вышла. Не зря. С того дня что-то изменилось в наших с мужем отношениях: он стал как Кай, поце­лованный Снежной Королевой. Так я второй раз столкнулась с черной магией, но еще более изощренной, иезуитской. Позже я поняла истину: не существует порчи для того, у ко­го есть стремление ввысь. Но тогда я лишь видела, что все катится под откос.
Когда мы вернулись из Польши, я в свой день рождения фактически умерла: у меня был инфаркт. Мне не хотелось возвращаться в подлый, жестокий мир людей. Но мне не да­ли уйти, вернули. И вместе с жиз­нью вернулась адская душевная боль. В таких случаях кто-то начи­нает подавлять ее алкоголем. Но это - не мое средство. Я взялась за ка­рандаш. Я записала все, что про­изошло, выплескивая боль на бума­гу и одновременно анализируя ее. Записи оказались для меня столь ва­жными, что я вела их на протяже­нии семнадцати лет.
Я попыталась разобраться, поче­му у меня столько браков и все - неудачные. Четвертый я вообще не мо­гу назвать браком. Муж у меня появился, когда я была в таком состоя­нии, что мне было все равно: или умирать, или замуж выходить. Раз­бираясь со своими браками, я увиде­ла, что первый, второй и четвертый мужья - составляют весь так называ­емый тригон Земли. А я - воздух. И мой единственный суженый по го­роскопу - третий муж. Но через все три "земных" брака мне была дана возможность встать на землю. Ведь я всегда была, что называется, "не от мира сего", и надо было, чтобы я крепко встала на ноги. Но и с един­ственным из четверых, к кому я бы­ла сильно привязана, меня разлучи­ли. Потому что была опасность, что от великой любви я могла превра­титься в домашнюю клушу. А мне был начертан Путь - именно так, с большой буквы. Я всерьез изучала учение Рерихов, "Агни-йогу" переписала от руки - тогда такие книги были редкостью. Когда вы идете по Пути, у вас отсекают все привязан­ности. Я пережила это как величай­шую трагедию, но оказалось, что трагедий нет. Есть уроки. Если уда­ется это понять, из всех житейских катастроф выходишь просветлен­ным. Я знала, что настанет время - придет Учитель. И он пришел. Но это отдельный непростой разговор.
Игры с блюдечком
Неожиданно я открыла в себе необычные способности. Началось с увлечения спиритизмом. Нет, не к собраниям за столом - я не люблю все, что хором. Я попала на сеанс, смотрела, как люди садятся за стол, как соединяют руки, и думала: "Что за бред?" Но принцип меня заинтересовал. Дома взяла ватман, нарисо­вала большой круг, нанесла на него алфавит, а на блюдце - черточку и стала изучать процесс. И ко мне "пришел" какой-то дух, назвался Ибрагимом и "рассказал" свою ис­торию. Якобы он был иранский ку­пец, жил в XV веке, ему было 17 лет, возил ткани на кораблях. Однажды вернулся и застал свою шестнадцатилетнюю жену с кем-то, и убил то­го, а тот - его, в общем, как говорит герой Абдулова в прекрасном филь­ме Марка Захарова: все умерли. С тех пор его дух мечется и не нахо­дит покоя.
У меня трезвый ум, я все-таки инженер-химик, и для меня подоб­ные вещи - мираж, пока мне не до­кажут, что это истина. Я стала об­щаться с "Ибрагимом" как с выду­манным персонажем. Так мой ма­ленький сын играл в шахматы с придуманными "Марком" и "Таней" и всегда, конечно, у них выигрывал. Мне не надо было ничего у "Ибра­гима" выигрывать, я просто "слуша­ла" всякие истории и пыталась ра­зобраться: диктовало ли это мое подсознание или чье-то?
Однажды я подумала: а зачем мне "Ибрагим". Надо проверить та­кой способ общения на ком-то ре­альном. У нас в это время настраи­вал пианино замечательный чело­век, Гунар Далманис - старший ма­стер по органу Домского собора. Ему было лет пятьдесят. И я решила: поговорю-ка я с ним, тем более что о его жизни мне ничего не извест­но. Я настроилась на него и стала задавать вопросы: женат ли, сколько детей. А потом зашла в комнату, где он работал, выложила все, что узна­ла, и спросила: так ли это. Он толь­ко рот открыл: откуда вы это знае­те? Я сказала, что я могу разговари­вать с подсознанием другого чело­века. Я знала, что он не будет надо мной смеяться - он же музыкант, творческий человек. Заяви я такое в те годы кому-нибудь другому, меня бы послали лечиться.
Я так увлеклась своим открыти­ем, сидела с блюдечком в любое свободное время, что брат забеспо­коился, принес мне умные книги про спиритизм, сказал, что этим за­ниматься нельзя. Но меня не инте­ресовал спиритизм как гадание, как вызывание духов. Я открывала в се­бе новые способности. Увидела из­раильскую войну еще до того, как она началась - потом все подтвер­дилось. Увидела чехословацкие со­бытия, а их еще и в помине не было.
Как-то мне сказали: сотри чер­точку, она условна. Я стерла, но и без нее я читала так же. Потом предложили убрать блюдечко. А по­том и алфавит. Оказалось, что все эти атрибуты условны. Они - толь­ко форма концентрации. Тогда ва­ша психическая энергия фокусиру­ется как солнечная, превращающа­яся в лазерный луч, и для нее рас­стояния не существует. Правда, с условием, что ваше видение чисто, непредвзято и вы не желаете полу­чить оккультные силы и манипули­ровать людьми. Иначе включается механизм разрушения.
Скоро я поняла, что не имею права знать чужие тайны. Если это­го не требует лечение, да и то - с согласия пациента. Но и здесь меня провели через трагедию-урок. Как-то одному из приятелей брата я рас­сказала всю его жизнь. Он посмот­рел на меня странно: как ты узнала! А у меня будто включился фонарь, который высветил все закоулки его души. Прошло немного времени, и я увидела сон: открытая могила, много молодых людей и среди них этот Витя в белой рубашке. Просну­лась я от того, что мама трясла меня за плечо и кричала: "Витя умер!" Ему было 37 лет. А вскрытие показало, что он глубокий старик - все внут­ренние органы оказались склерози-рованными. Что со мной было! Я плакала у гроба, просила у него прощения. Потому что поняла, что не должна была говорить ему то, что сказала, ведь вышло, что я под­вела черту под его жизнью. И я по­клялась себе: это - табу. Я не долж­на непрошено проникать в душу че­ловека, и тем более говорить то, что ему не следует знать.
Молитва о любви
Многие задают мне вопрос: как женщина в вашем возрасте, у кото­рой уже внук - профессор, которая столько перенесла, может так моло­до выглядеть? Раскройте секрет. Не­которые дамы срочно желают уз­нать, какой косметический салон я посещаю. И когда я отвечаю: ника­кой - отказываются верить. Но я действительно не знаю, что такое салоны красоты. Это - не мое. Вре­мени своему облику я посвящаю, к сожалению, мало - некогда. А сек­рет молодости, как это ни банально покажется иным, - в любви. Прежде всего, в любви к жизни. И это целая наука. Еще великий Кришнамурти говорил о том, что если человек в каждый момент своей жизни может чему-то удивиться и порадоваться, в нем происходит как бы революция духа, очищение сознания, и империл - яд, который разрушает наши клетки и делает человека желчным, - разрушается, происходит обнов­ление сознания. Вот и ответ: нау­читься радоваться.
Я до сих пор живу в ожидании любви. При том, что человек я не влюбчивый. Видимо, мое желание встретить того, к кому могла бы испытать сильное чувство, притянуло ко мне какие-то силы природы. Однажды зимним утром я отдернула портьеру, а за окном, на лозе дико­го винограда - скульптура мужчи­ны. Ледяная и очень реалистичная. Я так поразилась, что сделала фото­графию. И потом, день за днем, фотографировала, наблюдая, как фигу­ра тает, но не становится бесформенной, приобретает новые инте­ресные очертания. Я увидела это как молитву о любви. К сильному, мудрому, гармоничному человеку.
И он появился. Буквально через пару недель. И был в моей жизни почти десять лет. И так же растаял. Мы расстались недавно, но я не го­рюю. Как не могло быть тепла в ле­дяной фигуре, так и в реальности -были очень красивые отношения, был ум, но тепла не было. Тем за­крылся еще один большой круг мо­ей жизни. А несколько дней назад я проснулась и подумала, что все рав-но мечтаю о любви. Мне всегда ее мало. Может быть, в таких мечтах тоже секрет молодости?
И еще: мне доставляет удоволь­ствие то, чем я занимаюсь: лекции в женском просветительском центре и та аудитория, которая там собирается. И результаты моей работы с пациентами в больнице "Бикур Хо­лим". Именно результаты, потому что сама по себе работа психолога зачастую грязнее, чем труд ассени­затора. И не каждую грязь с души можно вычистить - есть люди, с ко­торыми я не работаю.
Пришла ко мне пациентка: лю­бовник сказал, что ему не нравится маленькая грудь, она сделала сили­коновую, но любовник ушел, грудь не прижилась, стала отторгаться, тут должен вернуться из длитель­ной командировки муж. У нее силь­ный стресс, она в шоке. Я знаю, в чем дело: ее мама дала ей установку -  от мужчин бери все, что можешь. Я попыталась объяснить, что надо менять мышление. Но мы не поняли друг друга. Вот эта женщина из тех, что приходят ко мне, как говорится, на один прием дважды: в первый и последний раз.
Была у меня пациентка, которая девять лет состояла на учете в Цен­тре брака и семьи по причине бес­плодия. Там были кармические ве­щи, то есть беременность не допус­калась по причине каких-то нару­шений в прошлой жизни. Но если это прорабатывается через покая­ние, перед человеком могут от­крыться новые возможности. После двух сеансов наших с ней трудов она забеременела. Родился чудный малыш - у меня теперь много детей, появившихся на свет благодаря на­шей совместной работе с будущими мамами. А через полтора года она принесла корзину с ребенком, по­ставила на стол в моем кабинете и заявила: "Забирайте своего ребенка, теперь муж гуляет". Нечего сказать - "своего" ребенка! Потом я работа­ла и с ее мужем, и с этим мальчи­ком, потом они развелись, потом погуляли каждый, потом поняли, что лучше их - только они сами, снова сошлись и захотели второго ребенка. Но забеременеть она вновь не смогла и пришла ко мне просить о помощи. Однако я развела руками: вы сказали "заберите своего ребен­ка". Вы позволили себе кощунствовать. Не знаю, кто смог бы вам те­перь помочь. 

Лина Дорн - Лилит 10/05

No comments: